Глава 9(by Rumpelstiltskin): Особая потребность

Она не спит.

Румпельштильцхен колеблется возле ее дверей, теряя остатки уверенности перед лицом разговора в ярком свете горящих свечей. Его жена сидит, свернувшись комочком в кресле у горящего камина, и старается казаться как можно меньше. Что ж, он и так достаточно встревожил ее раньше, выплеснул на нее всю накопившуюся ярость, не рассчитав ее силу.

И разве ж он хотел, чтобы она его боялась? О, она дерзка и отважна, даже находясь лицом к лицу со своими страхами. Гордо вздернутый подбородок, вымученная приветливая улыбка… и несчастье, изливающееся из нее черным дымом. Румпельштильцхен не может удержаться, чтобы не попробовать его на вкус. О да, он прекрасно знает, как должна выглядеть несчастливая жена, как должны звучать ее пустые фальшивые слова, поэтому он присаживается на корточки перед креслом Белль и наблюдает.

Ее ночная сорочка застегнута сегодня под самое горло, и имеет вид настолько непорочный и невинный, насколько можно только представить. Белль тоже наблюдает за ним широко распахнутыми синими-синими глазами.

Следовало бы догадаться, что эта женщина будет преисполнена сознанием собственного долга. Как и прежде, она предлагает ему разделить с ней ложе, встает и направляется к нему, но в каждом ее движении заметно смирение перед ожидаемой участью.

Стоит ему лишь прикоснуться, ухватить за нежный стан и привлечь к себе, чтобы взглянуть в эти глаза - она тут же отшатывается. Он чувствует под своими пальцами, как напрягаются ее мышцы в попытке избежать его прикосновений.

Она делает судорожный вздох, а Румпельштильцхен улыбается. Ну конечно.

- Уже не так хочешь, чтобы я был твоим настоящем мужем, а?- усилием воли он отмахивается от памяти о ее податливом тепле и наклоняется ближе, с довольным видом нашептывая слова ей на ушко.  Даже ее ухо - крошечное и нежное - до невозможности прелестно. Румпельштильцхен упрямо сопротивляется желанию коснуться его кончиком языка, чтобы узнать, громко ли она взвизгнет.

- Я вижу, - в ответ девчонка отпихивает его - совсем слабо, чтобы только почувствовать - ее руки на миг соприкасаются с его грудью, и, вдобавок, она награждает его гневным взглядом.

- Нет, не видите, - заявляет она, снова вздернув вверх подбородок. - Я так не считаю, так что и вы не можете этого видеть. Я слишком многого не понимаю. Я не знаю, как жена должна себя чувствовать, - она неуверенно запинается на последнем слове, ее щеки вспыхивают, а глаза избегают его взгляда.

Чувствовать? Как должна чувствовать себя жена?- Румпельштильцхен не имеет ни малейшего понятия об этом, за исключением того, что ей следует рыдать или съеживаться, или быть в ярости. Но в Белль нет ничего из этого. Совершенно. Она кажется потерянной, и как будто обращается к нему за ответом.

К нему!

Он судорожно ищет, что сказать - что-то правильное, истинное... ну, хоть что-нибудь - пока его жена, с несчастным видом понурив голову, потирает свое запястье, за которое он раньше так грубо схватился. Боже, ему никогда не следовало приближаться к дверям в ее покои!

- Возможно, я был вчера... чересчур настойчив? - он пытается предположить, в чем дело, хотя как никогда уверен, что соблюдал все предосторожности и был нежен с ней прошлой ночью. Но она невинна, и, быть может, любое прикосновение оскорбляет ее чувства? Тогда он должен возместить ей причиненный вред, если она позволит это такому чудовищу, как он.

Но она тут же рассыпается в извинениях и заверениях, более напуганная перспективой быть неверно понятой, чем страшась собственного мужа. Не это, твердит она, запинаясь на каждом слове, в то время как глаза сияют, будто звезды от переполняющей ее искренности. Она, эта совсем еще юная женщина, вся буквально лучится искренностью.

А еще она говорит, что не хочет, чтобы он уходил. Румпельштильцхен приходит к выводу, что ему следует пойти с ней в кровать. Ведь там она не испытывает перед ним страха, и не требует от него никаких слов. Лишь ее сердце громко и часто стучит в груди, когда он прикасается к ней. Так было намного лучше - молчание и темнота.

Слова с предложением снова применить волшебное зелье едва не срываются с его губ. Стоит посмотреть, станет ли его жена бороться со своими желаниями или позволит себе капитулировать перед ними. Он не в состоянии представить ее извивающейся, задыхающейся, выгибающейся и мокрой от пота, как это бывает с любовниками, но его зелье способно отменить любые запреты, правда, на короткое время.

Наверняка, даже едва ощутимое прикосновение заставит ее стонать, и Румпельштильцхен думает, что очень хочет услышать ее стоны. Но девочка жаждет знать, как должна чувствовать себя жена. Он занимает ее место в кресле, плененный собственным любопытством.

Она сжималась и дрожала, когда он прежде прикасался к ее груди. Этого должно быть достаточно, он доставит своей жене удовольствие, если собирается сам насладиться ею. Так будет честно. Плоть есть плоть. Даже если это плоть чудовища.

Белль выглядит такой юной, когда послушно и настороженно присаживается к нему на колени. Она боится, что он будет насмехаться и подшучивать над ней, но это и все, чего она страшится. Румпельштильцхен ясно видит это, хоть подобное осознание и сбивает его с толку.

Недвусмысленный жар и влага, которые он чувствует бедром, лишь добавляют интриги и замешательства. Девочка влажная, а ее соски аппетитно выпирают под плотной хлопковой сорочкой. Он не находит в себе смелости спросить у нее об этом необъяснимом состоянии возбуждения, подозревая, что она только покраснеет и смутится, если он решится задать вопрос.

Юность играет ей на пользу, и молодая жена Румпельштильцхена не страдает от недостатка жизненной энергии. Она полна нервного возбуждения, он чувствует это, притягивая ее тело к себе и усаживая на кресло.

Как и в кровати, она послушно ждет, без каких-либо признаков обиды  или неприязни. Румпельштильцхен недоуменно вспоминает, что молодые девушки обычно мечтают о поцелуях и о пламенных романтических речах. Объектом подобных фантазий обычно выступают симпатичные и красивые юноши, кем точно не был Румпельштильцхен.

И все же, его жена наблюдает, как он протягивает руку, чтобы коснутся ее прекрасной груди. Ему показалось, что ей понравилась подобная ласка в прошлый раз. Ее сосок твердеет под его пальцами, искушая, но он напоминает себе, что должен быть нежным и осторожным с этой маленькой частью тела, если хочет доставить ей удовольствие.

Он мягко сжимает плоть, наслаждаясь небольшим весом ее груди в своей руке. Она действительно красива, и еще более прекрасна на ощупь.... дрожит от его касаний, будто жаждала их целую вечность. А, может быть, она думает о ком-то другом? О рыцаре - этом герцогском сынке? Румпельштильцхен сжимает губы в тонкую линию и слушает дыхание своей маленькой жены, голова которой покоится рядом с его, на спинке стула.

Да, юность и кипучая жизненная сила возьмут свое. Она жаждет того, чего пока не понимает. Эта смесь невинности и порочности восхитительна, также как и ее попытки вести себя спокойно и смирно на его коленях, пока он ласкает ее.

Как будет звучать ее крик? Она такая спокойная, сдержанная, будет ли она стонать на пике своего чувственного наслаждения? Визжать? Хныкать? Да, он думает, что она будет именно тихонько хныкать - мягко, уязвимо и необычайно правдиво. Румпельштильцхену очень хочется услышать это.

- Скажи мне, чего ты хочешь, - поощряет он, в то время как его рука наслаждается девичьей грудью, а старое сердце - ее восторгом от его ласк. - Особенно дай знать, если мои действия не понравятся тебе, - она кивает и облизывает полные розовые губы, наблюдая за тем, как его рука играет с ней через ткань.

Румпельштильцхен уже знает немного, каково это - чувствовать ее обнаженную кожу, и не в состоянии отрицать, что очень хочет узнать больше. Он хотел бы оголить ее небольшую грудь и целовать ее, гладить и вдохнуть ее аромат, но он сдерживает себя, продолжая ласкать то, что скрыто тканью.

Рисуя в воображении это белое сладкое полушарие с темной вершиной, он невольно сжимает пальцы сильнее. Его маленькая жена говорит ему, что ей это нравится. Она говорит тихо, так что едва заметная дрожь ее голоса чуть не ускользает от Румпельштильцхена.

Дева благородного происхождения, размышляет Румпельштильцхен, наблюдая за ней и одновременно начиная потирать ее грудь вместо того, чтобы сжимать. Таких существ с самого рождения укрывают от всех соблазнов, от понимания того, что происходит на супружеском ложе, кроме, разве что, знаний, необходимых для продления рода.

Ее твердый сосок сладко трется о центр его ладони, воспламеняя горячее желание не только попробовать ее прекрасную грудь. Позволит ли она ему сегодня...? Если он принесет ей наслаждение - возможно. Если он покажет ей, что хочет доставить ей удовольствие отнюдь не из чувства долга.

Он бы очень хотел услышать стоны Белль, когда кульминация настигнет ее. Одна только мысль об этом действует на него, как крепкое вино, даже хуже - по телу прокатывается горячая волна, а над губой выступают капельки пота.

Менее нежные ласки вынуждают Белль заерзать на его бедрах, и эти беспокойные движения ее ног заставляют Румпельштильцхена если не заскулить, то судорожно вздохнуть. Он утыкается в ее мягкие волосы и улыбается.  Да, о да, его маленькая жена жаждет кульминации, даже не подозревая об этом.

Восхитительно!

- Я думаю, миледи, что сейчас тебя беспокоит особая потребность. Не желаешь ли попробовать мое зелье, милая? - опьянев от возбуждения, он щипает ее сосок, заставляя Белль задохнуться. Он представляет себе ее чресла, объятые пламенем жажды прикосновений. Воображает, как она с радостью примет его пальцы и член, ища глубины своего наслаждения.

- Оно очень хорошее. Эффект гарантирован.

Упрямое существо мотает головой, разметав волосы по плечам. Они щекочут лицо Румпельштильцхена, скользнув по нему в полной тишине. И она может оказаться права в своем решении. Она пытается пристроить свои изящные ножки на сидение кресла рядом с его ногой, чтобы убрать подальше свои влагу и жар от его бедра. Возможно, ей не нужно зелье, чтобы раскрыть свою страсть, если его касания и дразнящие ласки привели ее в это состояние? Или это последствия их вчерашнего соития, которое оставило ее мокрой, жаждущей и капризной, словно ночная бабочка? Румпельштильцхен облизал губы, вспоминая ее нежную, будто лепесток розы, кожу и сухость податливых губ.

Ну, хорошо.Лучше уж это, чем взгляд, полный едва скрываемого отвращения, к которому он привык за долгие века своего существования.  И девушка имеет свое собственное мнение - ему это нравится.

О да.

Она сворачивается у него на коленях, вспотевшая и тяжело дышащая, грудь быстро вздымается и опускается, когда воздух покидает ее легкие. Может быть, она разрешит ему взглянуть? Позволит расстегнуть ровный ряд жемчужных пуговок и оголить немного нежной кожи? Он видел ее плечо ранее, в конце концов, и мягкие изгибы ее груди, выглядывающей из тисков корсета - обязательной части любого платья.

Она задерживает дыхание, когда его пальцы пытаются расстегнуть первую пуговку. Какое-то время Румпельштильцхен ждет реакции "достаточно, значит достаточно" - ее насмешки, отговорок и сожаления, но ничего подобного не следует.

Вместо этого она снова возвращается в состояние потрясенного восторга. После того, как Белль сумела справиться с шоком, Румпельштильцхен принимается расстегивать следующую пуговицу.

В этой ночной сорочке нет ничего привлекательного. Даже наоборот, ее простота и просторность уныла и непривлекательна. Рубашка, которую она надела для брачной ночи, по крайней мере, была простодушно мила. Но жестокая неприступность этого одеяния напоминает ему о спрятанных сокровищах.

Вызов. Румпельштильцхен очень любит хороший вызов.

Каждая расстегнутая пуговица посылает по телу импульсы желания, хотя покрой воротника и оставляет лишь воображать, что скрыто под ним. О, у него очень богатое и здоровое воображение, которое сразу же заполняет его мысли дерзкими картинами, в то время как рука ныряет в раскрытый ворот ее рубашки и вновь находит грудь Белль, касаясь голой кожи.

Он подхватывает небольшое полушарие, словно взвешивая на ладони, и она вздрагивает всем телом, пытаясь сдержать рвущейся наружу стон. От нее никто не требует молчания, но у Румпельштильцхена не хватает воздуха в легких сказать ей об этом. Не хватает мужества признаться ей, что ее всхлипы доставят ему намного больше наслаждения, чем боязливая возня в темноте.

Его уверенность куда-то пропадает. Плоть к плоти. Собственные руки кажутся слишком большими и неуклюжими - неподходящий инструмент для такой деликатной части тела, как эта. Он не ожидал подобного искушения. Прямой отказ или неохотное разрешение – вот то, на что он смел рассчитывать. Он не был готов к тому, что она будет дрожать от страсти и наслаждаться его ласками; он ожидал не больше, чем ее простодушное согласие, как во время их брачной ночи.

Она все же странная, эта любительница книг - Белль. Но здесь и сейчас это странное создание нуждается в прикосновении, так что он сжимает ее грудь, чуть не сходя с ума от ощущения твердого соска, касающегося голой кожи ладони.

Он не в силах удержаться и слегка щиплет напряженную вершинку в отместку за свой неуклонно растущий дискомфорт - наливающуюся плоть в штанах, которые призваны служить данью моде, а не подобным функциям. Румпельштильцхен чуть смещается на стуле, но это движение только добавляет мучительной стимуляции его паха.

Щипок награждается еще одним резким вздохом и ее все возрастающим нетерпением. Внимание к ее груди доставляет Белль удовольствие, но недостаточное, чтобы заставить потеряться в омуте наслаждения, и, в конце концов, она уже знает об ощущениях его руки между ее бедер. Ему не нужно ей ничего показывать или слишком много себе позволять. Тем не менее, его рука грубая, а она - нежная и хрупкая. Неискушенная, неуверенная. И он не хочет оставлять ее страдать от неудовлетворенного желания.

Румпельштильцхен неожиданно поднимает ее сорочку вверх, оголяя бедра, и направляет руку Белль между ног, крепко накрыв при этом своей и чувствуя, как она невольно устремляет внутрь чуть согнутые пальцы.

Она вскрикивает, тяжело дыша, и жидкость ее страсти пачкает пальцы, как его, так и ее, делая их мокрыми и скользкими. Она восхитительна, охваченная волной неудержимой страсти. Когда он нажимает на ее руку, вынуждая вновь и вновь скользить по ее мокрым складкам, Белль начинает сотрясать крупная дрожь, и он едва сдерживает собственный мучительный стон.

- Направляй мою руку, - шипит он, с трудом доверяя себе, чтобы вместо этого не произнести одно из заклинаний, которое уложит ее на спину, так что она окажется под ним.

Он хочет погрузить пальцы в эту сладкую плоть, тереть и пощипывать, насаживать Белль на свои пальцы, пока ее тело не сведет сладкой судорогой, но вместо этого лишь подчиняется ее неумелому руководству. Она все сильнее и сильнее трется о его ладонь, так что его рука ласкает скрытый кожей клитор, и Румпельштильцхен рычит, одобряя ее алчность:

- Да, да, это же прекрасно, не так ли? Ты уже близко? Вот так? Так?

Извиваясь и задыхаясь в почти невменяемом состоянии, Белль сжимается внутри, когда горячие волны начинает проходить через тело девушки. Ее рука конвульсивно дергается, царапая тыльную сторону ладони Румпельштильцхена, и он продолжает делать сам все то, что она показала ему, двигая рукой и распределяя ее влагу. Она должна познать только наслаждение, думает он, почти ослепнув от похоти.

Он с трудом сдерживается, чтобы не накрыть своим горячим жадным ртом раковину ее уха. Сейчас он жаждал наслаждаться любой частью ее тела, но он не хотел портить ее сладостный момент.

И что это был за момент для нее, для его маленькой жены! Она не хнычет, но кричит – потрясенно протестует, когда ее тело раскрывает перед ней свои секреты. Белль дергается и крепче вжимается в его руку, потерявшись в своем оргазме, которого, судя по ее виду и издаваемым звукам, она подсознательно жаждала с тех самых пор, как расцвела ее женственность.

Румпельштильцхен более чем удовлетворен, даже, несмотря на то, что его член напряженно трется о жесткую кожу штанов в агонии от его самоотречения. От этого он чувствует себя живым. И жаждет ее.

Когда все заканчивается, она начинает плакать - сухие всхлипы, еще более громкие и пронзительные, чем ее крики наслаждения. А потом она сворачивается комочком у него на груди и молотит по нему ребром ладони. Румпельштильцхен обхватывает ее обеими руками и крепко прижимает к себе.

Может, он и не слишком хорош для нее, но он все же ее муж.

Она никогда не будет страдать от отсутствия его преданности или неудовлетворенного желания, если у нее возникнет потребность такого рода.

Он клянется себе в этом, покуда его жена понемногу утихает, шмыгая носом, и чуть ли не светится от глубокого облегчения. Румпельштильцхен клянется в этом.