Глава 17: Бесстыдство

Когда Белль проснулась, солнечный свет струился сквозь окно. Похоже, на улице стоял еще один яркий солнечный денек, и низкое зимнее солнце отражалось от снежного покрова. Она некоторое время смотрела на эту картину, открывающуюся из ее окна, осознавая красоту и гармонию мира здесь и сейчас.

В какой-то момент ночью она сползла с горы подушек, выстроенной Румпельштильценом, и укрылась одеялом. За спиной ощущался вес тела мужа и его тепло. Белль невольно улыбнулась.

Вспоминая, как заснула, устроившись головой на его плече, она с радостью обнаружила, что в итоге каждый из них смог найти удобное для сна положение. Белль осторожно перевернулась на другой бок, спиной к окну и лицом к мужу. При этом ее правый бок, который был открыт во время сна и замерз, оказался в тепле.  В этот миг Белль вспомнила, что на ней не было ночной сорочки.

Со своей стороны Румпельштильцхен продолжал во сне опираться на свой ворох подушек, будучи практически в сидячем положении, но при этом казался спокойным и расслабленным. Он лежал, отвернувшись от Белль, руки расслабленно покоились вдоль тела, а одеяло, укрывавшее его до пояса, было идеально разглажено, как будто он совсем не шевелился ночью во сне.

Наверное, остывшая за ночь комната заставила Белль забраться под одеяла, потому что полог кровати оставался всю ночь раскрытым, огонь в камине почти погас, и воздух был до неприятного холодным. Нужно одеться, подумала она, вряд ли получиться согреться, даже если выбраться из-под одеял и снова прижаться к теплому боку мужа, будучи в чем мать родила.

Двигаясь медленно и очень осторожно, Белль присела и огляделась в поисках своей сорочки. Потом быстренько выхватила ее из вороха одежды в центре кровати и поспешно натянула через голову, дрожа всем телом, когда просовывала руки в холодные шелковые рукава. Лента на горловине отсутствовала, оставляя Белль открытой от шеи до груди, и Белль посмотрела на Румпельштильцхена, разрываясь между раздражением и радостно-виноватой улыбкой.

Поскольку до этого времени ее движения ничуть не побеспокоили сон мужа, Белль решилась босиком быстро пробраться в свою ванную комнату. Ей очень хотелось принять ванну, но пришлось ограничиться споласкиванием лица и рук, чтобы поскорее вернуться к мужу. Как бы ей не было холодно, она все равно несколько минут просто стояла над ним, изучая его черты при ярком солнечном свете. Свет был безжалостный, подчеркивающий каждую неровность и морщинку на коже, но вместе с тем сон заставил его выглядеть моложе. Белль была рада тому, что Румпельштильцхен сумел обрести такой покой, даже если только во сне.

Когда ее тело начало буквально колотить от холода, Белль поспешила к своей стороне кровати и забралась в теплое местечко рядом с мужем, стараясь при этом своими движениями как можно меньше трясти матрас. И все же ее возвращение разбудило Румпельштильцхена, и еще до того, как он полностью проснулся, его рука ловко ухватила Белль, притягивая поближе к себе.

- Ты замерзла, - пробормотал он, а потом вдруг безо всякого видимого проявления магии Белль почувствовала себя уютно и тепло. Интересно, он согрел только ее или всю комнату? Было ли это осознанное проявление его воли или реакция замка в ответ на его команду?

Белль устроилась в той же позе, что и прошлой ночью, положив голову ему на плечо, и тут же почувствовала, как с уходом сонливости он теряет свою расслабленность и мягкость.

- Ты хорошо спал, - сказала она, когда поняла, что он не собирается больше засыпать, - так же, как и я.

Румпельштильцхен ничего не ответил на это, но легонько сжал ее, прежде чем в следующую секунду перевернуть на себя и усадить на бедра. Белль не сопротивлялась, но придерживала рукой закрытый ворот рубашки, стесняясь, что он увидит ее в ярком солнечном свете обнаженной. Его улыбка была игривой и темной, когда он ухватил ее за плечи и привлек к себе для поцелуя – в нем не было требовательного жара страсти, просто приветственное касание губ и ласка, от которой сердце Белль запело.

Она прижалась к нему щекой к щеке, а потом откинулась на пятки и улыбнулась, глядя на него сверху вниз.

- Приготовить завтрак?

- Я бы предпочел, чтобы ты этого не делала, - он смешно наморщил нос. - Сперва мы найдем тебе поваренную книгу, моя дорогая, а то, не ровен час, невообразимое зло, творящееся на твоей кухне, затмит мои самые ужасные зелья и яды.

- Ах так! - смеясь, она ударила его по руке, когда он потянулся к вырезу ее сорочки.

Румпельштильцхен просто поймал ее руку и задержал в своей, усмехаясь.

- Ну, я буду рада новой книге, - сказала она, - даже если это будет поваренная книга.

- Разве я не показал тебе библиотеку? - спросил он так беззаботно, будто ему лишь сейчас пришло на ум, что он не удосужился показать жене в замке ничего, кроме ее комнаты. - Она очень даже хороша.

- Библиотека? Здесь? - Белль задохнулась в предвкушении; тем временем рука Румпельштильцхена пробралась мимо ее кулачка в открытый зазор на груди ее рубашки. Белль взглянула на него с легким раздражением, которое тут же сменилось радостью, когда кончик его пальца обвел легким касанием округлость груди.

- Вижу, я нашел путь к твоему сердцу, - сказал он, поглаживая ладонью ее правый сосок. - Очень опасно доверять монстру такой секрет, моя дорогая.

- Вряд ли это такой уж секрет, что я люблю читать, - ответила Белль, пытаясь противостоять вновь зарождавшемуся желанию в своем теле.

Он едва успел притронуться к ней, они едва обменялись поцелуем, но одно его стремление прикоснуться к ней возбудило интерес Белль.

Сможет ли она когда-нибудь управлять своими ощущениями? Как может жена заниматься своими домашними делами, когда все внимание направлено на совершенно другое и настолько легкодоступное? Может, все прекратится, когда появится ребенок?
 

- Есть ли там книги про это? - спросила она, мягко раскачиваясь туда-сюда, пока он нежно поглаживал ее кожу.

- Про это? - он не сразу понял, что она имеет в виду, а потом его рука замерла. Румпельштильцхен в задумчивости наморщил лоб.

- Очень на это надеюсь. Пойдем, посмотрим?

Белль чуть было не захихикала, но тут же увидела, что он был предельно серьезен.

- Думаю, мы и без книжек справимся, - она попыталась скрыть собственное смущение с помощью улыбки при виде его замешательства. - До этих пор мы вполне успешно справлялись сами, сэр.

- Что верно, то верно, - Румпельштильцхен моргнул и опять подарил ей озорную улыбку. - Перед сном мы что-то говорили о твоем наслаждении. Каким оно будет? - его рука снова пришла в движение, перемещаясь с одной груди на другую, пощипывая, пока оба соска не затвердели. Добившись желаемого результата, он убрал руки от ее груди и положил на бедра, легонько потирая их через шелк.

Белль вспыхнула, услышав, что ее попросили решать самой, когда она лишь только-только успела привыкнуть к тому, что ей все показывают.

- Давай, - еще мягче произнес он, а его руки замерли в ожидании. - Позволишь мне доставить тебе удовольствие?

- Ты и так доставляешь, - еле слышно шепнула она. - Но ты покажешь мне?

Он кивнул, широко раскрыв глаза. Румпельштильцхен думал, что ей нравится, когда ее спрашивают. Ой, мамочки. Как же было проще, когда все оставалось невысказанным!
- Прости. Я научусь. Правда.

- Тише, - взяв ее лицо в свои руки, Румпельштильцхен покачал головой. - Больше не красней и не смущайся. И не стыдись, - успокаивающе проговорил он своим чарующим музыкальным голосом, но Белль видела, как ее беспокойство встревожило его.

Он не хотел просить больше, чем она была готова дать. Он отказался делать это  с самого начала. Белль прижалась щекой к его левой ладони, закрыв глаза.

- Я не люблю выглядеть невежественной, - призналась она. - Глупой.

- Вряд ли тебя можно считать такой, - он выпустил ее из рук. Белль приоткрыла глаза и увидела, что он намеревался отстраниться и встать. Она поспешно положила ладони ему на плечи, боясь, что их близость исчезнет, и она не сможет ее больше вернуть.

Она будет скучать по этому щедрому возлюбленному, которого она открыла в нем, - если он снова вернется в это отчужденно-вежливое состояние, в котором он пребывал за пределами ее спальни. Вместо того, чтобы отпустить его, она наклонилась и поспешно поцеловала мужа, сразу ощутив, как он поддался и опустился в свое гнездо, сооруженное из подушек. Его руки поймали локти Белль, поддерживая в равновесии над ним, и Румпельштильцхен пылко вернул ей поцелуй.

Он издал невнятное шипение, когда ее губы спустились ниже – на его подбородок и горло, первый был покрыт грубой шершавой кожей, а кожа на шее была мягче даже его ладоней. Белль вспомнила, как ей нравились его поцелуи там, и вместе со следующим поцелуем решилась тронуть кожу на его шее кончиком языка. Хватка его пальцев на ее предплечьях усилилась, и тихий удивленно-радостный возглас сорвался с его губ. Это придало ей больше смелости, и даже если у нее не получалось облечь собственные мысли в слова, как он просил, она могла прислушиваться в этом случае к собственной интуиции.

- Бороды нет, - заметила Белль, вернувшись с поцелуями и покусываниями к его лицу. Она провела пальцем по его подбородку, где кожа была грубой, но без утренней щетины. Все без исключения мужчины, которых она когда-либо видела, всегда были чуть темнее внизу лица, даже если не носили бороду. А папины поцелуи так вообще постоянно оцарапывали ей щеку, если Белль их получала ближе к вечеру, а тень свежей растительности на лице смотрелась почти что иссиня-черной. - Тебе не нужно бриться?

Румпельштильцхен пожал плечами, как будто никогда не обращал на это внимание.  Значит, магии здесь нет. Просто его собственная странность, такая же, как рельефная текстура кожи и черные длинные ногти. Он изучал ее так же пристально, как и она его. А потом Белль собралась с духом и открыто встретила его взгляд с виноватой улыбкой и покачала головой. Ее глаза мягко сияли от удивления и неприкрытого интереса.

Белль осторожно прикоснулась к его лицу.  Румпельштильцхен прикрыл глаза, как будто не в силах вынести ее взгляд, пока она нежно водила большим пальцем по его подбородку. Белль отметила, что его кожа становилась мягче на шее, будто нежное брюшко рептилии, а потом снова грубела ближе к груди, практически перерастая в панцирный хребет по центру. Ворот ночной сорочки помешал дальнейшим исследованиям, потому что полностью был застегнут на все пуговицы под самое горло, в отличие от ее бесстыдно распахнутой, лишенной ленточки рубашки. Это казалось несправедливым.

- Как мне доставить тебе больше удовольствия? - спросила она, чтобы отвлечься от искушения, охватившего ее при виде верхней пуговицы.

Подрагивающие веки Румпельштильцхена приоткрылись, и он уставился на нее с сильнейшим удивлением. Его руки, до этого безвольно лежавшие возле ее коленей, снова начали путешествие вверх по бедрам Белль. Красавица уже научилась получать удовольствие от ласк через слой мягкого гладкого шелка.

- Только твое удовольствие, моя дорогая, - произнес он спустя минуту. - Твоя... благосклонность... это намного больше, чем я когда-либо мог осмелиться попросить.

Белль накрыла ладонями его руки у себя на бедрах и продолжала их удерживать наверху, когда он прошелся едва ощутимым касанием до ее груди и мягко сжал через шелк, разделявший их кожу.

- Ты бы предпочел оставить меня нетронутой, - настаивала Белль, поощряя собственными руками его движения. Этим ей удалось его отвлечь. Перед тем, как ответить, Румпельтильцхен облизнул губы, а его взгляд метался между ее лицом и их соединенными руками.

- Ты когда-нибудь слышала о том, чтобы я насиловал кого-нибудь?

- Нет, - это было правдой.

В рассказах порой он был монстром. Убийцей. Обманщиком. Захватчиком. Но она никогда не слышала в них и намека о такой разновидности зла.

- Никогда. Но я уже была твоей женой.

- Я беру лишь то, что отдается добровольно, - едва слышно произнес он, - и никогда не возьму тебя против твоей воли. - Его руки замерли, и Белль сжала их в своих, тронутая такой искренностью. Почему-то Румпельштильцхен старательно избегал говорить неправду, особенно после того, как она показала свою готовность его выслушать.

- Существуют настолько ужасные вещи, до которых не захочет опускаться даже чудовище.

- Ты не чудовище, - возразила Белль, упершись в их соединенные руки. - Не говори такого.

Чем больше Белль узнавала, тем больше понимала, насколько ужасной могла быть альтернатива ее браку. Во время первой ночи, когда она была такой растерянной и испуганной, муж мог просто взять ее грубой силой, не считаясь с ее чувствами... это было бы ужасно. Такой поступок был бы чудовищным со стороны любого мужа, но Румпельштильцхен оказался совсем не чудовищем.

- Но я как раз такой, дорогуша, - он перевернул ее руки ладонями вверх и в свою очередь судорожно ухватился за них. - Никогда не сомневайся в этом.

Нежность его прикосновений опровергала эти слова, и Белль только покачала головой, поднеся его руки к губам и целуя их по очереди. Его печаль таилась настолько глубоко, что, казалось, невозможно было даже коснуться ее дна. Но Белль все равно была счастлива, что рядом с ней он смог забыться хотя бы на минуту.

- На кухне, - смущенно сказала она, наполовину спрятав себя за их соединенными руками, - у тебя на коленях. Мне понравилось это ощущение.

Румпельштильцхен игриво приподнял бровь и прижал ее к себе еще ближе, чтобы им удобнее было целоваться. Он запустил руку ей в волосы и почти с силой притянул к себе ее голову, но Белль ни капельки не испугалась. Он уже руководил их действиями на кухне, и она знала, что это принесло ей такое  удовольствия, которое чуть было, не разрушило ее.

Одна только мысль об этом предстоящем знакомом ощущении возбудила ее, и Белль уже горела желанием задолго до того, как он просунул руку между их телами и принялся дразнить ее сквозь шелк рубашки. У нее не получалось как следует сосредоточиться на поцелуях, когда его пальцы терли и прижимали влажный щелк к ее коже. Каждый раз, когда его пальцы подавались вперед, тело отказывалось ей повиноваться, и Белль ерзала у него на коленях, не в силах удерживать свой вес на дрожащих руках.

Это без сомнения было наслаждение, но настолько острое и всепоглощающее, что она практически испугалась таких сильных ощущений. По всему телу выступил пот, сначала горячий, а потом холодный, дрожь сотрясала ее с головы до ног, зубы стучали так сильно, что Белль не могла даже как следует поцеловать Румпельштильцхена. Сил едва хватало заставлять себя иногда приоткрывать глаза, и каждый раз она встречалась с его обжигающим от страсти взглядом.

Когда, беспомощная и неспособная иначе выразить нетерпение и желание, она начала постанывать, Румпельштильцхен убрал пальцы и распахнул ее сорочку, полностью обнажая грудь. Она даже не успела подумать о том, чтобы запротестовать, как муж издал горловой протяжный тонкий звук, напомнивший Белль о его по-детски радостных возгласах. Но в его выражении лица не было ничего детского – лишь голод, который она успела разглядеть сквозь туман желания, застилавший ей глаза, лишь жадное восхищение ее телом.

Белль едва успела взглянуть вниз, когда он задрал собственную ночную сорочку, чтобы соединиться с ней. Ухватив ее за бедра, он притянул ее ближе, полностью закрывая обзор. В любом случае, она уже была в полубессознательном состоянии и даже не думала подсматривать, когда он, придерживая себя рукой, помог ей опуститься на него. Ощущения были совсем не похожи на те, что она испытывала, сидя на стуле. Белль ухватилась за его плечи, когда тело непроизвольно сжалось, сопротивляясь его вторжению. Упираясь коленями в матрас, она смогла помешать ему достичь болезненной глубины проникновения. Теперь у нее получалось двигаться, как ей захочется, и он лишь помогал, поддерживая ее бедра. Это было восхитительно.

Бесподобно, волнующе, а еще освобождающе и порочно.

Румпельштильцхен что-то говорил, но Белль было слишком тяжело напрягаться, чтобы расслышать и осознать сказанное. Он поощрял ее насладиться им, узнать, что приносит ей больше удовольствия. И она полностью отдалась этому - поднимаясь и падая, раскачиваясь и извиваясь. Раз за разом Белль чувствовала приближение восхитительного пика, и когда он случайно выскользнул из ее тела, она не раздумывая, нащупала между их телами его подрагивающий твердый орган и снова опустилась на него.

Только лишь тогда он полностью умолк, откинувшись головой на подушку, а его собственные резкие толчки участились, попадая в такт ее движениям. Что-то в свою очередь вспыхнуло в ней, и, вонзив ногти ему в плечи, Белль почувствовала, как он содрогается в удовольствии даже от этого, а также осознала, что громко вскрикивает при каждом выдохе.

Он назвал ее распутной. Распутной она и была – отдавшись целиком и полностью требованиям своего тела, ритмичной пульсации глубоко внутри себя. Это не было похоже ни на что из того, что было раньше – непрекращающаяся дрожь от нежного невыразимого блаженства.

Содрогаясь с головы до ног, она приникла к мужу, он едва-едва успел подхватить ее за плечи и не дать упасть. Но это помешало ей в свою очередь двигаться самостоятельно, и лишь его толчки помогали ей приблизить миг невероятного наслаждения.

Когда слабость и головокружение немного отступили, и она снова смогла сделать полный вдох, из горла Белль вырвались всхлипы.

Мышцы с внутренней стороны бедер кричали от боли там, где она изо всех сил непроизвольно их напрягала, а его длительное присутствие в ее теле стало почти невыносимым. Она остановила его, каким-то образом давая понять об этом, прижав ладонь к его животу. Румпельштильцхен безмолвно подчинился и замер в ожидании, его грудь вздымалась от частых глубоких вдохов.

Голова Белль кружилась, и она чувствовала, что находится на грани обморока. Тело от слабости почти не слушалось, когда она с трудом слезла с мужа. Он крепко зажмурился и выгнулся дугой на подушках, но не сделал ни единой попытки остановить ее. И тогда она смогла, наконец, его увидеть - голые бедра поверх простыней и твердый, блестящий от ее влаги орган. Но, чтобы муж не заметил этого, Белль поспешно легла рядом на спину и раскрыла ему свои объятья.

У нее не оставалось больше сил еще хоть минуту находиться в вертикальном положении, но она все равно готова была принять своего мужа, обнять его руками и ногами, покуда он с благодарностью брал ее резкими и требовательными толчками, спрятав лицо в рядом лежащую подушку.

Тело Белль извивалось и содрогалось, но она упрямо продолжала держаться за него, позволяя яростному шторму наслаждения прийти на смену дискомфорту. Она была настолько измождена, что опасалась больше никогда не испытать вновь это удивительное ощущение освобождения. Но в месте, где они соединялись, разливалось приятное тепло, а видеть, как он в свою очередь содрогается в завершении, было очень волнительно и приятно.

Он не издавал никаких звуков, за исключением прерывистого дыхания, будто упрямо до последнего сдерживал агонизирующий крик наслаждения.

И даже послевкусие всего случившегося было... волшебным.

Белль осторожно расслабила ноги и запустила пальцы в его влажные от пота волосы, в то время как он покрывал благодарными поцелуями ее шею, плечо и ухо. Похоже, он был не в состоянии двигаться, даже выйти из ее тела, и эти нежные интимные объятья вызвали у Белль слезы радости. Она готова была взорваться от обожания и благодарности, тепла, что приятной волной разливалось от головы до кончиков пальцев на ногах.

Румпельштильцхен первым пришел в себя, и с излишней осторожностью отстранился от нее, помогая себе рукой. В тот же миг горячая жидкость пролилась из нее прямо на чувствительную плоть. И тогда Белль снова ощутила невыразимую благодарность за его понимание и предусмотрительность, потому что испытанная в этот момент боль была сравни той, когда он вышел из нее во время первой брачной ночи. Несколько первых минут были не слишком приятными, пока тело привыкало к новым ощущениям. Белль чувствовала, что внутри и снаружи у нее все саднит. Но она сама была главным зачинщиком случившегося, в то время как ее муж был очень осторожен и внимателен к ней.

Учитывая его вечные переживания, что он причиняет ей боль, Белль решила не показывать ему, что перестаралась в своем стремлении получить наслаждение. Страдал ли он сам от подобного дискомфорта сейчас? В любом случае, он ничем этого не показывал, а учитывая его недавнюю ремарку в лаборатории о невосприимчивости к ядам, то скорей всего подобное вряд ли способно ему хоть как-то навредить.

Значит, ему не больно.

Если он и слегка подрагивал, перекатившись к краю кровати, чтобы сесть, то наверняка это была только реакция на удовольствие.

Он уселся лицом к окну, упершись ладонями в край матраса, и пока он не видел, Белль тоже приняла сидячее положение, морщась от боли во всем теле.

- С тобой все в порядке? - голос Румпельштильцхена был напряжен под стать его плечам.

Белль подползла сзади поближе и положила ладони ему на плечи, ощутив, как он дернулся прочь от ее прикосновения.

- Да, - совершенно искренне призналась она. Но было ли все в порядке с ним? Почему после такого блаженства он снова стал таким взвинченным? Этого Белль никак не могла понять.

- Что случилось?

- У тебя кровь, - он поднял руку и показал ей красное пятно.

Просто несколько небольших мазков, но посмотрев вниз, Белль увидела еще несколько кровавых пятен у себя на рубашке, смешавшихся с влагой после их соития.

- О нет! - шепнула она. Первая мысль была о безнадежно испорченной шелковой вещи.

Следующая мысль была о ней самой - и она поспешно спрятала пятно между плотно сжатых бедер, стоя на коленях позади мужа.

- Прости, - жалобно пролепетала она, чувствуя себя совершенно несчастной от того, что беспокойство о муже пришло ей на ум уже после мыслей об испачканной ночной сорочке, - Это... наверное, пришло мое время. Это не из-за тебя, я уверена. Мне не больно. Мне очень жаль.

Он испустил медленный и длинный выдох и очень осторожно повернулся к ней лицом. Правда, он так и не решился посмотреть ей в глаза, но в тот момент Белль была невыразимо благодарна за это.

- Ты уверена, что дело только в этом?

- Я... Думаю, да, - она совсем потеряла счет дням во всей этой кутерьме после свадьбы.

Кровотечения всегда начинались неожиданно, как правило, ночью, им предшествовали другие признаки, о которых Лотта и другие матроны намекали ей, чтобы она подмечала приближение этого состояния заранее.

- Мне следовало быть осторожнее.

- Не важно, - Румпельштильцхен явно испытывал огромное облегчение, и не чувствовал ни малейшего дискомфорта по поводу наступления ее женских дней. - Пока ты не пострадала, - когда он поднялся на ноги, то быстро провел рукой перед собой, и его ночная рубашка сменилась дневной одеждой. Это заняло всего один момент, но и этого хватило, чтобы Белль заметила – его сорочка тоже была испачкана.

Несмотря на то, что ее восхитила его магия в действии, лицо Белль запылало от стыда. Глаза отказывались игнорировать то, что они видят, и к магии придется все равно привыкать. Магия прошла рябью по ткани, полностью изменив ее.

- Я оставлю тебя.

Белль не хотела, чтобы они прощались на такой печальной ноте, но при этом чувствовала облегчение от того, что он не увидит кровавых пятен на ее ночной рубашке, которая ему так нравится. Ее глаза наполнились слезами, когда муж выбежал из комнаты, решительно и без оглядки, но некоторые вопросы требовали неотлагательного внимания.  Она яростно сморгнула слезы, и отправилась в ванную мыться.

Рубашку она оставила разложенной на кровати. Купаясь, Белль размышляла о том, как теперь отмывать испачканную одежду и огромные тяжелые простыни, которые, несомненно, тоже пострадали от ее беспечности.

Но она напрасно беспокоилась.

Вернувшись в комнату, чтобы одеться и подложить для крови мягкую плотную тряпицу из тех, что ей послал кто-то из горожанок, Белль застала эту же ночную рубашку - подарок Румпельштильцхена - сияющую чистотой, выглаженную и аккуратно разложенную на кровати. Ворот рубашки снова был наполовину зашнурован нежно-голубой ленточкой, завязанной на концах пышным бантом.

Ох!

Белль решила одеться в одно из подшитых покороче платьев, а потом села на кровать, поглаживая ладонью гладкий прохладный шелк. Ей было бы очень жаль, если бы эта прекрасная вещь оказалась безнадежно испорченной. Белль очень нравились все его подарки, даже странное обручальное кольцо, которое он соткал из ее крови и своего золота. А эта ночная рубашка нравилась и Румпельштильцхену тоже, так что она была рада, что магия спасла ее.

~+~

Стыдливый румянец не позволял Белль искать общества мужа до самого полудня. Все это время она занималась тем, что чистила мрачные коридоры между своими покоями и кухней и думала о родном доме. Письма на столе не было, когда она вернулась, и Белль отказывалась сомневаться в том, что Румпельштильцхен отправил его, как обещал.

Панталоны до сих пор валялись на кухне, что еще больше увеличило ее чувство стыда. Но, к счастью, муж хотя бы не присутствовал во время того, как их поспешно подняли с пола и отнесли в ванную для стирки. Тяжелый кожаный сюртук Румпельштильцхена тоже лежал на кухонном полу, но для придания ему пристойного вида потребовалось лишь стряхнуть с него пыль. Белль сомневалась, что можно вообще хоть чем-то испортить этот предмет одежды.

Аккуратно перекинув сюртук через руку, она поднялась по лестнице с чайным подносом, слегка опасаясь, что Румпельштильцхен будет избегать ее компании. Поэтому в ее планах было вручить ему в руки чашку с чаем несмотря ни на что.

Она не позволит, чтобы ее начали избегать, особенно после того, как он сам запретил ей стыдиться и стесняться, даже если румянец норовил обжечь лицо.

Возле прялки Румпельштильцхена не обнаружилось, и Белль со вздохом налила чай в чашку. Возможно, он уже поел сам там, где занимался своей работой? Но став свидетелем глубины его увлеченности в процессе прядения, а также полное отсутствие распорядка работы в магической башне, Белль очень сильно в этом сомневалась. Наверняка

Там она и нашла его. Белль нарочно громко позвякивала чашкой о блюдце, когда поднималась по ступенькам, как будто таким образом объявляя о своем прибытии.

Румпельштильцхен стоял у самого большого стола, уставленного склянками и баночками, и наблюдал, как что-то булькает в стеклянной посудине над крошечной жаровней с углями.

В комнате пахло ужасно: гниющей растительностью, перемешанной с горьким ароматом смолы.

- И ты еще издеваешься над моими попытками приготовления пищи,- засмеялась она, задыхаясь от последнего крутого подъема. - Пахнет отвратительно.

Он бросил в ее сторону рассеянный взгляд, а его губы сложились в подобие улыбки.

- Это не для еды, дорогуша. Поосторожней здесь, и не подходи слишком близко, - сам он стоял, почти вплотную склонившись над посудиной, от одного запаха содержимого которой Белль стало плохо. Румпельштильцхен же на исходящий миазмами пар, казалось, вообще не обращал никакого внимания.

- Я принесла тебе чай, - сказала она, поднимая чашку, как будто он мог потребовать доказательство ее намерений.

Румпельштильцхен махнул в сторону самого дальнего стола у открытого окна, и сам подошел к жене, но по-прежнему продолжил бдительно следить за горелкой. Белль демонстративно помахала рукой перед носом, после того, как он принял из ее рук чашку с блюдцем. Он сделал вид, что не заметил этого, и продолжал беззаботно попивать чай.

- Ой, твой сюртук, - вспомнила она и положила его на стул возле прялки. - Он лежал на кухне.

- Вместе с твоими кальсонами, - ухмыльнулся этот бесстыдник, увидев, как она зарделась и кивнула.

- Спасибо, - сказала Белль прежде, чем успела передумать, - за то, что поправил мою ночную рубашку.  Я не прачка. Но, надеюсь, в твоей библиотеке найдутся книги и про стирку.

 - Не могу же я позволить, чтобы моя жена приговорила себя к пожизненному никому не нужному рабству, - весело заметил он. В нем снова ключом била энергия и точно такое же нетерпение, что и в тот день, когда он явился требовать ее себе в жены. Даже стоя на месте, попивая чай с его элегантными скупыми движениями, Румпельштильцхен выглядел взволнованным. - Но больше не порть, пожалуйста, мои подарки.

И тогда Белль по-настоящему покраснела. Ей никогда даже в голову не приходило, что какой-нибудь мужчина может узнать о ее женских делах, а теперь супруг уже дважды заставал ее перепачканной в крови. Это было неправильно.

С другой стороны, мужу ведь положено знать о таких вещах, разве нет? Ей бы пришлось сообщить ему, что она не может его принять в кровати, и он бы тоже дожидался новостей о том, что в ее чреве зародилось дитя. Она вздрогнула и обняла себя. Отвратительный запах вкупе с холодным воздухом из окна определенно не смогли развеять ее дискомфорт.

- Иди наверх, - сказал он, сразу ставя свою чашку, и подойдя к ней. Он положил руки ей на плечи и подтолкнул к лестнице.

- Иди по левому коридору, вторая дверь, - ошарашенная тем, что ее смахнули, как какую-то пылинку, Белль лишь с немым вопросом взглянула на него.

- Библиотека, дорогуша. Все книги, о которых ты могла только мечтать, я полагаю. Постарайся на заблудиться.

Румпельштильцхен смачно шлепнул ее по попке вдогонку, когда она нехотя сделала первый шаг в сторону. Белль подпрыгнула, более удивленная этим жестом, чем всем тем, что происходило ранее между ними в спальне. Или на кухне. Ее лицо залилось краской, и она изо всех сил попыталась удержаться от смешка.

Завернув за угол на винтовой лестнице, Белль услышала, как Румпельштильцен со страстным придыханием крикнул ей вдогонку:

- Спасибо за чай, моя дорогая.