|
|
|
Глава 16: Брачное ложе У Белль уже практически не осталось ни смущения, ни стыдливости к тому моменту, как муж ее раздел. Она подумала, что навсегда запомнит тот взгляд, которым он смотрел на нее, раздевая впервые, слой за слоем - лиф, пышные юбки и, наконец, нижняя сорочка отправились на пол. После чего он уложил ее на кровать и принялся целовать так, что остатки смущения вылетели из головы, и красавица смогла позволить ему разглядывать себя. Застежки и крючки на ее юбке слегка озадачили Румпельштильцхена, оставившего перед этим все ее многослойные юбки в состоянии полного беспорядка и хаоса, когда они были на кухне. Белль сама нащупала завязки и распустила их, и он тут же снова принялся снимать один слой за другим, будто разворачивая экстравагантный подарок. К тому времени, как с нее была снята последняя нижняя юбка, за окном уже опустились глубокие сумерки. Румпельштильцхен потушил все свечи в комнате, оставив гореть лишь один канделябр. Белль с трудом удавалось различать мужа в темноте, но все равно освещение было несколько ярче, чем в предыдущие ночи, когда он приходил к ней уже после наступления темноты. Сама она тоже порадовалась сумраку, когда ее подвязки были спущены до колен, и она осталась лишь в одних чулках. - Очаровательно, - его глаза жадно изучали тело жены, больше всего задержавшись, как она заметила, на лице, груди и темном треугольнике волос, скрывающем самую интимную часть ее тела. - Ты прекрасна, моя дорогая. Так прекрасна! Сейчас в комплименте не слышалось и следа его недавней жадной страсти, и Белль могла лишь только смотреть, как он развязывает подвязки, чтобы высвободить из них чулки, а потом медленно спускает их по ее ногам. Он поднял одной рукой обе ее ступни и стянул с нее последний покров одежды. На какой-то момент Белль почувствовала, что самой обнаженной частью ее тела являются пальцы ног, но его взгляд снова двинулся выше, еще медленнее, чем прежде, будто он пытался навеки запечатлеть ее образ у себя в памяти. Даже не испытывая стыда, она вспыхнула, но Румпельштильцхен не смотрел на ее наготу слишком долго, чтобы окончательно вызвать у нее неловкость. Вместо этого он взял в руки ее шелковую ночную рубашку - его подарок - и протянул ей с выражением надежды на лице. Белль ожидала, что после этого томительного раздевания и поцелуев он тут же набросится на нее, как зверь, но вместо этого ей пришлось принять из его рук сорочку, в которую она скользнула легким движением, просунув голову в горловину, а руки - в свободные рукава с кружевными манжетами. Она встала с кровати, позволив длинной юбке упасть почти до пола. Румпельштильцхен наблюдал за ней со своего места, сомкнув ладони в беззвучных восторженных аплодисментах. - Неужели этот наряд красивее меня? - смущенно поддразнила его Белль. Он положил руки ей на бедра, притягивая ближе к кровати, и с нежной жадностью взглянул на нее снизу вверх. - Мне показалось, что у тебя замерзли ноги, - он поднял руку и кончиками пальцев обвел контур ее левой груди. - У меня ноги всегда мерзнут, - рассмеялась Белль. - Когда я одна-одинешенька в огромной кровати, то даже ночная рубашка не помогает согреться, - она игралась с кончиками его волос, достигающих воротника, и слегка покачнулась на ногах, когда он прижал ее колени к краю матраса. - Ты ляжешь со мной, чтобы меня согреть? - Если хочешь, - он выпустил ее из рук, позволив забраться под одеяла. Белль уселась среди подушек, подобрав колени под подбородок и поджав пальцы ног, чтобы свести до минимума контакт своего тела с ледяными простынями. Со своего места она наблюдала, как он расстегивает камзол и снимает его с себя. В какой-то момент во время их головокружительного поцелуя, он успел привести себя в порядок, и теперь застыл в нерешительности, теребя верхнюю пуговицу на рубашке. - Я отвернусь, если не хочешь, чтобы я подглядывала, - мягко сказала Белль. После его открытого восхищения ее наготой, она начала лучше понимать его колебания - страх, который он должен был ощущать, считая, что в нем нет ничего красивого, достойного ее взгляда. - Но, пожалуйста, не туши последние свечи. Позволь видеть твое лицо. От этих слов у Румпельштильцхена, похоже, перехватило дыхание. Она услышала, как он снова прерывисто вздохнул, уронив руки на колени. - Я пощажу нас обоих от всего остального, если ты не против, - лишь сказал он. Его расстроенный тон пронзил копьем сердце Белль, но она кивнула и поудобнее устроилась под одеялом, повернувшись к нему спиной в ожидании. Она услышала... нет, скорее ощутила нечто, похожее на шелест его магии рядом, и то только лишь потому, что ожидала этого. Когда муж присоединился к ней, на нем была, как и прежде, шелковая ночная сорочка. Белль хотела перевернуться на спину, но вместо этого он придвинулся к ней вплотную и обнял одной рукой, улегшись головой на подушку рядом с ее головой. Улегшись чуть удобнее, Белль обнаружила, что его колени комфортно устроились за ее коленями, и его ноги были теплыми. А еще она смогла переплести свои пальцы с пальцами его руки, лежавшей у нее на талии. Было очень приятно просто лежать так, но вскоре он принялся касаться ее через шелк рубашки. Это были легчайшие движения, лишенные всякой цели, но каждое почему-то все сильнее и сильнее зажигало ту сладкую боль жажды в его теле. Ей нравилось чувствовать кожей шелк, когда его рука нежно поглаживала ее сверху, заставляя ткань приятно скользить по телу. На груди это ощущение заставило Белль закусить губу и сдержать смех, что лишь придало ему смелости продолжить свои исследования ниже, пока его рука не пробралась под свободный подол рубашки, дразня чувствительную кожу бедра. Белль не знала, сделают ли они это снова. Она лишь знала, что хотела бы этого, всем телом и душой, которая стремилась избавить его от одиночества, найдя, наконец, способ пробиться сквозь броню чудовища до настоящего Румпельштильцхена. - Ты хочешь...? - спросил он, его рука в нерешительности замерла на ее бедре. - Это не обязательно. Я могу просто согреть тебе ноги, если хочешь. - Я хочу тебя, - просто ответила Белль. Она приняла решение говорить как можно увереннее, но его рука на ее талии делала попытки управлять собственным голосом почти невозможными. Вместо этого в ее тоне сквозило нетерпение, и, чтобы скрыть его, она добавила вопросительно: - Пожалуйста? Она вновь попыталась перевернуться на спину, но Румпельштильцхен удержал ее в прежнем положении. Он слегка приподнялся позади, упершись локтем в подушки и придерживая ее рукой за плечо, после чего осторожно скользнул ладонью к ее влажным складкам. Белль ожидала, что второй раз уже не будет настолько ошеломительным, как это обычно бывает, если принимаешь пищу на сытый желудок, но практически сразу снова обнаружила себя извивающейся в наслаждении под его рукой. После чего он прекратил всякое движение и сжал руку в кулак, позволяя ей несколько минут самостоятельно находить свое удовольствие. Медленно приходя в себя, она осознала, что, корчась и извиваясь, она тем самым трется об него спереди, и почувствовала сзади через рубашку его вновь отвердевшую плоть. Дыхание мужа вырывалось короткими частыми вздохами, как и у нее самой. Ей пришлось приложить последние силы, чтобы замереть и лежать смирно. Румпельштильцхен расслабился и поцеловал ее плечо, а потом перевернул на спину. Все ее тело напряглось в приятном ожидании, но он не спешил брать ее, а просто лежал, перекинув одну ногу через ее ноги, и самозабвенно целовал. Смущение вновь вернулось из тех краев, куда они изгнали его, наслаждаясь друг другом на кухне. Белль понимала, что даже сейчас он бы с радостью потушил все свечи, и это ее опечалило, заставило быть к нему нежнее и терпеливее, не думая о собственной страсти. Как ее муж сумел показать ей радости брачного ложа, так и Белль сможет показать ему свои понимание и доброту. И свою любовь тоже, мелькнула в голове мысль, когда он принялся целовать ей шею и ласкать грудь, чуть расслабившись после того, как спрятал свое лицо от ее глаз. Белль решила, что сможет научиться любить этого мужчину, если узнает его поближе, и если он позволит ей хотя бы попытаться. Он снова взял ее, медленно, но уже не так осторожно, как прежде. Румпельштильцхен на этот раз больше думал о собственном удовольствии, а не о том, чтобы поскорее все закончилось, и по телу Белль пробежала дрожь, когда она уловила отголоски и своего наслаждения, вместо того, чтобы быть беспомощной сторонней наблюдательницей. Сейчас она просто наслаждалась этим ощущением, уверенная, что потом может получить разрядку от его или своей собственной руки. Она наслаждалась близостью с ним, исходящим от них жаром и возможностью нежно пробежаться ладонями по всему его телу. Ему нравилось, когда Белль касается его плеч, запускает пальцы ему в волосы, а если она трогала его лицо, он приподнимался и целовал ее в губы, после чего прятал лицо у нее на шее и снова терялся в ощущениях долгих, терпеливых толчков. Иногда он принимался двигаться быстрее или сильнее, потом снова переходил на медленный темп, или почти застывал неподвижно - он смаковал ее, поняла вдруг Белль, вынырнув на миг из мечтательно- туманной дымки наслаждения. Румпельштильцхен растягивал собственное удовольствие, откладывая тот финальный момент, который станет развязкой, но далеко не завершением. Белль всегда быстро училась. Сегодня она узнала, что то, как она двигается или под каким углом сгибает бедра, оказывает на него сильнейшее воздействие. Ее собственные ощущения тоже при этом различались - если она раскачивалась навстречу его толчкам, давление снаружи вызывало ответную искру где-то внутри ее тела, отчего оно, казалось, сжималось. В свою очередь это заставляло Румпельшщтильцхена со стоном сбиваться с ритма. Белль не хотела его торопить, но постепенно поддалась искушению удовольствия от их движений, и, приподняв бедра, потерлась нежной плотью о его кожу, отчего почти сразу получила то, к чему стремилась. И лишь тогда, когда он выдохнул "да" ей на ухо в ответ на ее почти бессознательное движение, она поняла, что ему тоже это нравится. Он с усилием приподнялся, принимая вес на руки, как во время их первой брачной ночи, а его выражение лица шокировало Белль - такие на нем были написаны ошеломление и растерянность. Его дыхание прерывалось каждый раз, когда она делала рывок навстречу ему, и вскоре кровать начала поскрипывать от их совместных усилий, а Румпельштильцхен вскрикивал, будто она причиняла ему боль. Шокированная и удивленная видеть его настолько уязвимым, Белль внимательно всматривалась в лицо мужа, как он содрогается и морщится от каждого толчка, будто то, что он ощущал, не имело ничего общего с наслаждением. Но это, несомненно, было наслаждение, и она это знала, обняв его руками, пока напряжение неизбежно привело к освобождению и развязке, а сам он застыл, вжавшись лицом ей в волосы и тяжело дыша возле ее щеки. Несколько мгновений он оставался в таком положении, почти раздавив ее в крепких объятиях. После чего опомнился и перекатился так, чтобы она оказалась лежащей сверху на нем. Его рука нырнула между их тел, убирая смятый шелк с ее бедер, в свою очередь, предлагая ей облегчение. Под пристальным взглядом мужа она не решалась отдаться собственным желаниям, но он снова потер ее ладонью, поощряя, и Белль со стоном опустила туда собственную руку, чтобы направить его. Она сидела верхом на нем, показывая его пальцам, как ласкать и двигаться - чуть левее чувствительного бугорка, который теперь стал слишком болезненно-чувствительным для прямого прикосновения. Со всей собравшейся влагой меж ее лепестков, внутри создавалось идеальное давление, и потребовалось лишь несколько легких прикосновений их рук, чтобы ее мышцы напряглись, и она, содрогаясь, оказалась во власти этого прекрасного сказочного наслаждения. - Тише, тише, - с улыбкой Румпельштильцхен сжал ее обнаженное бедро липкой от ее соков рукой, и Белль замерла, осознав, что только что вытворяла. - Мы сделали тебя порочной. - Разве это хуже, чем безнравственная и развратная? - чуть задыхаясь, она упала подле него. - О, намного, намного хуже. Кто бы мог подумать, что у вас подобные аппетиты, моя дорогая? - Румпельштильцхен поймал ее в свои объятия, когда она ложилась. Она устроилась подле него и прикрыла глаза. Чувство удовлетворенности было совершенно ново для нее - похожее на ощущение безграничной свободы. Она чувствовала тяжесть, и в тоже время такую легкость, что, казалось, могла взлететь в любую секунду. Белль улыбнулась, когда его рука крепче сжалась на ее талии. Кажется, она была удовлетворенной. Насытившейся. - А каким тогда можно назвать тебя? - спросила она у мужа. Ясность мысли вернулась к ней довольно быстро после полученного удовольствия, вдруг поняла Белль. В тот момент, когда это происходило с ней, казалось совершенно невозможным то, что она вообще когда-либо сможет думать снова. - Полагаю, грязным стариком, - Белль услышала в его голосе улыбку. - А ты... очень старый? - Очень, - он нежно поцеловал ее в лоб и тяжело вздохнул, откидываясь на подушки. - Но вряд ли человек. - Не говори так, - Белль потерлась о его грудь щекой, прижимаясь ближе. Сейчас, когда голова лежала на руке мужа, а вторая его рука крепко обнимала ее, мир вокруг утопал в блаженстве. - В любом случае, я не против, если ты окажешься старым монстром. Его смех прозвучал устало. Может быть, он хотел поспать? Белль была голодна, ее мучила жажда, и ей непременно нужно было посетить свою ванную комнату. Но, если она оставит его ненадолго, останется ли он, и будет ли ждать ее возвращения здесь, в их постели? - Наш чай, должно быть, остыл, - сказала она. - Может, мне следует заварить еще? - Цыц, - прошептал он и на мгновение сжал ее крепче, так что Белль не могла пошевелиться, даже если бы хотела. Она на самом деле совсем не хотела покидать его, пока ее желудок не издал совсем неподобающее бурчанье, и муж тут же выпустил ее из объятий. - Чай - хорошая идея, - сказал он, наблюдая за тем, как она садится, - с пирожными. Он взмахнул рукой, и среди кучи разбросанной одежды в изножье кровати возник поднос со всеми чашками, тарелками и прочими принадлежностями. Белль только покачала головой. Она была не прочь и сама сходить за чайными принадлежностями, пусть даже и босиком, в ночной рубашке. Но поняла, что он, видимо, и не знал о других средствах кроме магии, когда некому было его ждать, некому напомнить, что некоторые вещи так легко было сделать безо всякого волшебства. Это означало, что ей нельзя оставлять его одного, даже чтобы облегчиться и умыть лицо – в таком случае у него не появится возможности ускользнуть от нее. - О, боже, - пробормотала она, подтянув поднос поближе, чтобы можно было налить чаю. Одна из принесенных чашек была разбита - уродливый скол образовался на ободке, и Белль вспомнила, как уронила чашку в испуге на кухне. Что ж, по крайней мере, все блюдца были целыми. Усевшись, Румпельштильцхен взял из ее руки надбитую чашку и цокнул языком в наигранном неодобрении, поворачивая ее так и эдак, чтобы изучить нанесенный урон. А потом без единого слова протянул ей эту чашку, чтобы Белль налила туда чай. Больше ничего не было сказано. Чай был свежим, хоть и не тот, который она заварила ранее с мятой, но этот сладковатый терпкий привкус прекрасно сочетался с молоком и сахаром. С пирожными напиток был еще лучше, но Румпельштильцхен сделал отрицательный жест рукой, и снова облокотился о резную спинку кровати, баюкая в ладонях чашку с чаем и посматривая на жену, которая изо всех сил старалась не насыпать крошек на кровать. - Ты ешь, как птичка, - произнесла Белль, проглотив третье пирожное. - Можешь ли ты жить только за счет чая и воздуха? - Или вообще без всего этого, я полагаю, - сказал он равнодушным тоном, - что вполне неплохо, если ты собираешься заняться готовкой. - Я могу научиться, - рассмеялась Белль, вспоминая ужасное тушеное мясо, которое недавно приготовила, и радуясь, что так и не настояла на том, чтобы муж попробовал его. - Я обязательно научусь. Чтобы удержать мужа на месте в постели те несколько минут, что ее не будет, Белль снова наполнила его чашку. И даже так, она испытала лишь удивление и облечение, увидев, что Румпельштильцхен остался в ее кровати, когда она вернулась. Он снова осушил чашку с чаем и поставил ее на поднос среди остальной посуды, а затем откинулся на спинку кровати, погрузившись в мысли. Не говоря ни слова, он наблюдал, как Белль сначала унесла в гостиную всю посуду, а потом и поднос, оставив все на столике. Он продолжал смотреть, как она собирает их одежду и аккуратно раскладывает вещи по одной на крышке своего сундука. - Твои панталоны остались на кухне, - ухмыльнулся Румпельштильцхен, и Белль рассмеялась. Она подозревала, что ее добродетель осталась там же, но сейчас это ее ни капли не волновало. - Настоящий джентльмен принес бы их мне так же, как и чай, - сказала она, забираясь в кровать и ища теплое местечко рядом с ним. Он раскрыл ей свои объятья, в то время как она прижалась к нему и уложила голову мужу на грудь. - Возможно, джентльмен и принес бы, - любезно согласился Румпельштильцхен. - Но я больше надеюсь увидеть, как ты собственноручно поднимаешь их с пола, где сама же и оставила. Белль покраснела, ясно представив себе эту картину. Она почувствовала, как он касается ее волос, сначала нервно, а потом его ищущие пальцы наткнулись на пару шпилек, которыми она закрепила косы на затылке, чтобы волосы не падали на лицо. Он вытащил и отбросил шпильки куда-то к ногам в кровати, и Белль задалась вопросом, сможет ли она их когда-нибудь потом отыскать. У нее всего их была только одна дюжина - все, что были использованы для ее свадебной прически, и если ей нужно будет красиво уложить волосы, они понадобятся все. Ну, хорошо. Можно будет купить еще несколько на рынке или сделать на заказ, или, если ничего не выйдет - достать из глубин своего сундука разноцветные широкие шелковые ленточки. Ничего не могло заставить ее сдвинуться сейчас с этого места, и тем более возражать против того, чтобы Румпельштильцхен уложил ее волосы, как ему заблагорассудилось. Он расчесывал ее спутанные волосы пальцами, пока Белль отдыхала. Похоже, вопрос о сне уже даже не ставился, если она хотела удержать его рядом, в этой блаженной тишине и покое. Он всегда был натянут, как тетива лука, собран, как готовая к броску змея. Ей, наконец, удалось смягчить его, и в кои-то веки его тело сейчас было совершенно расслабленным, а дыхание – замедленным и спокойным, как и неторопливые движения пальцев в ее волосах. - Ты довольна, Белль? - он использовал ее имя так редко, что она удивленно открыла глаза и посмотрела на него. Сам вопрос тоже поразил ее. Если она за последние несколько часов не смогла показать, насколько была довольна и удовлетворена, то Белль уже и не знала, как это сделать. - Я не думал... не ожидал... - он прижался щекой к ее макушке и крепко сжал в объятиях. - Довольна ли ты? Его эмоциональность и то, с каким трудом он задал вопрос - все это потребовало от Белль честного ответа. Она смяла в руках край его рубашки, обдумывая свой ответ. - Я могла бы. Думаю, я буду. Я скучаю по папе и боюсь за него. Еще скучаю по дому и по людям, оставленных в родных краях. - Но я... я не делаю тебя... несчастной? - спросил он с той же деликатной осторожностью, с которой обратился к ней после их первой брачной ночи. Находясь в такой близости от него, Белль понимала, чего ему стоило задать этот вопрос вслух. - Почему ты спрашиваешь? - задала она встречный вопрос, покачав головой. Белль не знала больше никаких других способов, кроме этого, как показать ему свою признательность. - Я уже был мужем однажды, - ответил он натянуто и неохотно. Его рука неторопливо ласкала ее плечо, погрузившись в волну волос, чтобы добраться до шелка на рукаве. - Она не особо жаждала моей компании и... с тех пор я не стал более красивым и приятным. - Я сожалею, - Белль и вправду сожалела. - Должно быть, ты чувствовал себя очень одиноко... - Это было очень давно. - Разве это так важно - быть красивым? - вздохнула Белль. - Я предпочитаю, чтобы мой муж был добр ко мне, умен, чтобы с ним было о чем поговорить. - Значит, ты не скучаешь по нему. По своему прекрасному нареченному? - в его вопросе сквозило презрение, но Белль вспомнила, как он смотрел на Гастона, и поняла, что это презрение направлено сейчас не на нее. - Я даже не знала его. Если честно, он мне никогда и не нравился. И я не считаю его красивым, каким бы прекрасным он не считал при этом себя сам. Я не... - Белль стеснялась сказать то, что хотела - она не желала Гастона. Но тогда она даже не знала, что значит желать мужчину, ведь так? Не знала нетерпеливой жажды прикосновений до тех пор, пока ее муж не зажег в ней эту греховную искру. - Пожалуйста, не думай, что я могу презирать тебя только из-за твоего внешнего вида. Пожалуйста, не надо. - Ну, все остальное во мне тоже весьма малоприятное, дорогуша, - вздохнул Румпельштильцхен и поцеловал ее в макушку. - Но я постараюсь заслужить твое расположение, - он надолго умолк, его дыхание участилось. - Если бы я знал, когда в первый раз... я бы не стал тратить такое сокровище, как твоя невинность, если бы только знал... если бы мог надеяться, что ты будешь желать... - Что я пожелаю скрепить наш договор? - она почувствовала, как он кивнул, благодарный за то, что она сама это сказала, и ему не пришлось выискивать осторожные слова для выражения собственных мыслей. - Ну, если бы я знала, как это может быть приятно и желанно, то тоже не была бы столь утомляющей тогда, - сказала Белль, вспомнив слова, которые он пробормотал в их первую ночь. - Но мы не можем заглядывать в будущее. Румпельштильцхен хмыкнул. - Любое дело будет утомительным, если у одной стороны или у обеих нет желания делать его. Только и остаются потом покусанные локти, да разбитые надежды, - фыркнул он и продолжил с преувеличенным легкомыслием. - Как ты, несомненно, поняла бы сама, если бы вышла замуж за этого рыцаря с квадратной челюстью. Белль раскрыла рот, но не смогла выдавить из себя ни одного гневного слова в адрес Гастона. По какой-то непонятной для нее причине, она не смогла представить его таким же обходительным, каким был Румпельштильцхен перед лицом ее девичьего смущения и испуга. Гастон был молод, лишь на пару лет старше нее самой, и никогда раньше не был женат. Даже если Румпельштильцхен и не знал счастья со своей первой женой, он, по крайней мере, знал, что делает. Похоже, это здорово помогло, когда кто-то один из двоих имел представление о том, что надо делать. - Ты любил ее, свою жену? - Белль не знала, что было ужаснее - любить кого-то и знать, что это безответно, или быть прикованным к человеку, к которому не питаешь вообще никаких теплых чувств. Румпельштильцхен слегка насупился, ерзая от неловкости. - Это было так давно. Я забыл. Это был именно тот ответ, который нужен был Белль. Она еще не знала, что такое любовь, но в тоже время была уверена: тот, кто однажды полюбит, никогда не сможет забыть этого. - Мне жаль, - вновь повторила она. - Я больше не буду говорить об этом. - И это к лучшему, - и, словно чтобы показать, что Белль прощена, он прижался к ее голове своей. - Мне остаться, чтобы согреть тебе ноги? - спросил он беззаботно. Слишком беззаботно. - Я была бы рада, - Белль выскользнула из его объятий и забралась под одеяло. Кровать была достаточно большой для двоих, даже если эти двое, к примеру, не хотят прикасаться друг к другу. Сейчас она хотела быть рядом со своим мужем так близко, как это только было возможно, и не просто ради тепла своих ног. Тактильная жажда была у нее в крови, и Румпельштильцхен, казалось, порой смущался от ее действий. Лежа с ней в кровати и обнимая ее, он, казалось, мог спокойнее принять это. И Белль очень нравились его маленькие жесты, участившиеся в последнее время. Например, когда он целовал ее в макушку или нежно гладил по волосам. Она не могла выразить словами, как ей нравилось видеть его ощутимую радость, когда он проводил время в ее компании; ведь раньше муж стремиться всеми силами избавить ее от воображаемой им же мучительной пытки - терпеть его общество. Белль не могла даже представить себе, что значит избегать его, даже если бы сам акт любви не приносил ей удовольствия. Но, опять-таки, она по своей природе очень быстро привязывалась к людям. Другие люди не такие, а некоторые вообще не любят, когда к ним прикасаются. Может быть, первая жена Румепльштильцхена была такой? Был ли он так одинок по своему собственному выбору, так как жена, которая была у него давным-давно, не любила его? Она заснула, но не надолго. Несмотря на то, что она делила кровать с другими людьми и раньше, Белль никогда не спала в обнимку с тех пор, как ребенком ее мучили кошмары. Было не так удобно, как казалось на первый взгляд, спать на вытянутой руке Румпельштильцхена. Там, где раньше ей было уютно и тепло, пока она лежала без сна, сейчас стало слишком жарко и не комфортно. Собственное постоянное ворочание с боку на бок разбудило Белль, и она сонно моргнула, глядя на мужа и пытаясь понять, спит он или нет. Он лежал на спине, одна рука была вытянута, дабы Белль могла использовать ее вместо подушки. Ночная рубашка была закручена вокруг него и смята, глаза закрыты. - Ты не спишь? - спросила Белль, так тихо, как это только было можно без перехода на шепот. Румпельштильцхен тут же открыл глаза. - Ни в одном глазу, - ответил он, уставившись в потолок. - Уверен, ты заснешь куда быстрее, если я оставлю тебя. - Возможно, - Белль поправила свою ночную сорочку, которая немного задралась, когда она пыталась лечь поближе к нему. - А как же ты? Ты будешь спать? - Очень маловероятно, - он моргнул и повернул голову к ней. - Сон - для тех, у кого чистая совесть, моя дорогая. Белль положила руку на середину его груди и приподнялась на локте, чтобы посмотреть на мужа. - Легенды говорят, что ты порождаешь кошмары у невинных, - продолжила она, наблюдая, как он накрыл ее ладонь своей. - Это правда? - А что еще они говорят? - он тоже смотрел на их ладони, а затем притянул ее руку и сплел свои пальцы с ее. - Что по ночам ты крадешь детей. Что ты никогда не нарушаешь сделок. Что никто не в состоянии представить, какова будет твоя цена, - Белль нахмурилась. - Что твое сердце не стучит в груди, если оно вообще у тебя есть, и что время пролетает, не касаясь тебя. - Ну, - он мягко рассмеялся, - вижу, что мне тяжело и долго придется трудиться, чтобы соответствовать своей репутации. Но я ничего никогда не краду, дорогуша. Я уже говорил тебе это. Я покупаю. Торгуюсь. Заключаю сделки, - крепче сжав ее пальцы, Румпельштильцхен привлек Белль ближе к себе. - И послушай, разве мое сердце не бьется? Белль прислонилось своим ухом к его груди, слушая. Она уже чувствовала раньше, как быстро стучит его сердце, знала, что оно точно есть там, живое, но сейчас могла ясно расслышать его стук: взволнованную пульсацию под его ребрами. Намного быстрее, чем ее собственное, но все же определенно живое сердце билось в его груди. Она расслабилась, ее щека вновь прижалась к шелку его сорочки, в то время как пальцы мужа снова стали лениво играть с ее волосами. Спустя какое-то время он разделил их переплетенные пальцы, и коснулся рукой ее шеи, подбираясь к бледно-голубой ленте, стягивающей края горловины ее ночной сорочки. Ее удивление мгновенно сменилось предвкушением, которое не имело ничего общего с требованиями ее тела. Белль обнаружила, что ее жажда знаний сейчас была сильна, как никогда, потому как ее смущение уступило, наконец, желанию стать хорошей женой для собственного мужа. Что воспламеняло страсть в Румпельштильцхене? То, что он любил отдаваться искушению, играя с ее ленточками, Белль уже выяснила. Саму сущность этого неторопливого заигрывания она осознала, когда он кончиком пальца поддевал зашнурованную ленточку и выдергивал ее раз за разом из петель. Он мог бы коснуться ее кожи через зазоры, но не делал этого. Он так же мог распустить шнуровку на ней одним движением, но не сделал и этого. Заинтригованная, Белль отважилась опустить свою руку немного ниже, вдоль по его ребрам, чувствуя, как сердце мужа ускорило свой бег. Ей вспомнилась кухня, то, как он стал мягче и меньше после их совокупления на стуле. Возвращалась ли твердость от предвкушения, как тяжесть и давление у нее внизу живота? Случалась ли эта перемена внезапно или постепенно, как поднимавшаяся в ней волна желания? Вопросы были готовы сорваться с ее губ - еще до того, как она смогла их как следует обдумать, но Белль продолжала колебаться озвучивать их вслух, чтобы не нарушить их тихий уютный покой. Вместо этого, она продолжила перемещать свою руку, заходя так далеко, насколько хватало смелости - от живота до плеча, и вниз, по спине, пока ладонь не дошла до его бедер. Ее смелость, казалось, не рассердила Румпельштильцхена. Его руки также исследовали ее тело - сперва коснулись плеча, затем спустились на грудь, где надолго задержались, нежно разминая и лаская мягкие полушария. Это не приносило Белль того же удовольствия, как его внимание к ее соску, но его повышенный интерес к ее груди доставлял наслаждение другого рода. Ей льстило, что она обладает чем-то, настолько интригующим мужа и вызывающим такой неподдельный интерес с его стороны. Ее возбуждали одни только воспоминания о его взглядах, которые он жадно бросал на нее, раздевая сперва на кухне, а затем и здесь, в спальне. Возбуждение Белль на этот раз влияло на нее иначе. В том месте, где с ней соединялся муж, она ощущала непонятное давление, заставляющее извиваться в томлении. Это давление не так отвлекало, и не было настолько острым, как почти болезненное желание, которое она чувствовала раньше. Когда он игрался с ее грудью, оно стало мягче и глубже, и Белль позволила своей руке заскользить ниже и прикоснуться к бедру Румпельштильцхена. Это отвлекло его даже от ее груди, отчего он чуть отстранился от Белль, чтобы иметь возможность вновь посмотреть на нее. - Мне не прикасаться к тебе? - спросила Белль неуверенно, сразу же отдернув руку. Если нельзя на него смотреть, то она хочет хотя бы трогать его, но если он предпочитает потакать ее желаниям только, когда соединяется с ней... - Делай, как тебе хочется, - прошептал он, широко раскрыв глаза. - Что только пожелаешь, - на его лице застыла мольба, суть которой Белль никак не могла понять. - Дай мне знать, чего хочешь ты. Ее согласный кивок, казалось, немного его расслабил, и он смущенно улыбнулся, отведя взгляд. Белль, которая знала только то, что он уже показал ей, задавалась вопросом, что бы все это значило. Она не станет просить его раздеваться перед ней, уж точно не ради того, чтобы потешить собственное любопытство. Его явная неохота вызвала у нее приступ жалости, которая была сильнее желания показать ему, что он ошибается, опасаясь упреков с ее стороны. Покраснев, она поймала его руку и положила обратно на шнуровку у своей шеи. Румпельштильцхен моментально развязал ее, потянув за одну из лент банта. Он облизал губы и встал на колени перед ней, чтобы иметь возможность целовать кожу, которую начал оголять, все больше и больше ослабляя ворот рубашки. Белль протянула руку и погладила его поясницу, почувствовав, как он напрягся и задрожал. Горячими губами он через шелк нашел ее сосок, ткань вокруг которого от его попеременных поцелуев и покусываний стал влажной. Белль закусила губу, гораздо сильнее радуясь его рвению, чем собственным ощущениям, которые скорее вызывали у нее дискомфорт, чем наслаждение. Через несколько минут он переключил внимание на вторую грудь, но сбитая на бок раскрытая сорочка позволила ему высвободить ее мягкое полушарие из плена шелка и прижаться ртом непосредственно к коже. Белль терпеливо изучала мужа, пока он наслаждался ею подобным образом, но мягко остановила его руку, когда та попыталась оказаться у нее между ног. Он обеспокоено посмотрел вверх, но Белль улыбалась. Нет, она не хотела сойти с ума от этих новых ощущений. Пока нет. - Мне снять это? - она провела руками по телу, разглаживая шелк сорочки. - Или она тебе нравится на мне? - Очень нравится, - его голос был хриплый и низкий, - но я бы еще больше хотел вновь увидеть тебя без нее. Опустившись на колени, Белль потянула рубашку вверх с бедер, возясь с длинным подолом, который не хотел выпутываться из-под ее ног. Прежде чем она успела сделать все остальное, Румпельштильцхен остановил ее и поцеловал в губы. Он с трудом сдерживал себя, и дрожал почти так же, как в их первую ночь. Его руки ухватили подол ее платья, поднимая медленно вверх, пока они целовались. Он не спешил. Он позволил своей руке гладить ее кожу, поднимая шелк вверх, и не разрывал поцелуя до тех пор, пока это было возможно. Белль осталась неподвижной, когда Румпельштильцхен снял с нее рубашку через голову. Она позволила щелку скользить по рукам и, наконец, когда Румпельштильцхен отпустил ее сорочку и та растеклась шелковой лужицей у ног Белль, она осталась перед ним совершенно обнаженной. Она чувствовала себя менее голой и открытой сейчас, стоя на коленях, чем когда он раздевал ее до этого. И все же, у нее в душе еще оставалось немного стыдливости и смущения. Она опустила глаза и, как прежде, Румпельштильцхен принялся целовать ее, пока она не привыкла к своей наготе. Белль обнимала его за шею, пока они целовались, отметив про себя, что кожа там, скрытая волосами, была гладкой и почти нежной. В ответ, он снова обхватил пальцами ее грудь и начала ласкать, в то время как их губы нежно терзали друг друга. Он взвесил грудь на ладони и принялся мягко сжимать и потирать кончиками пальцев, издавая при этом восторженные вздохи. Когда Румпельштильцхен отклонился назад и внимательно посмотрел на нее, Белль ответила ему таким же взглядом. Его кожа выглядела такой темной в сравнении с ее, даже в свете свечей, но еще более странно она смотрелась на фоне его белого шелкового рукава. Белль видела его колено, наполовину утопающее в мягкой перине рядом с ней; кожа там выглядела более грубой и шероховатой, почти чешуйчатой, и красавица дотронулась до нее, осторожно ведя руку вверх по ноге, под его ночную сорочку. Он прекратил то, что делал, и уставился на ее руку, касающуюся его колена. Он разрешил ей делать все, что захочется, но все же боялся, что она захочет раскрыть его. Доброта Белль не позволила бы ей сделать это. С другой стороны, в их первую брачную ночь он ласкал ее, не открывая ее наготу своему взору. Может ли она сделать так же в отношении него? Искоса поглядывая на мужа и надеясь, что он не ждет, что она будет просить разрешения, Белль почувствовала, как ее уши и щеки начинают стыдливо краснеть. В ответ Румпельштильцхен широко улыбнулся, но это было слабым подобием его привычной понимающей лукавой усмешки. - Ты можешь прикоснутся ко мне, если хочешь, дорогуша, - сказал он, затаив дыхание. - В конце концов, я видел и касался всех ваших сокровищ. - Сокровищ? - Белль тоже улыбнулась, думая о его жадном внимании к своей груди. Она вспомнила о том, как он держал себя внизу, на кухне. Тогда его пальцы были обернуты вокруг ствола, и сейчас повторить это на ощупь не казалось таким уж сложным. - Тебе будет приятно, если я коснусь тебя там? Так же приятно, как мне, когда ты ласкаешь меня? В ответ Румпельштильцхен только беспомощно закивал. Его нервозность отвлекала ее от собственного смущения - ведь она была полностью голой перед ним. А еще отвлекало собственное любопытство. Он говорил ей, что женское удовольствие более труднодостижимо; следовательно, его удовольствие будет проще найти. Осторожно, Белль провела рукой вверх, по бедру, под его ночную рубашку, пока ее пальцы не нащупали то, что искали. Румпельштильцхен закрыл глаза, словно в страхе от прикосновения, но все же взял ее за руку и потянул выше, под край шелковой сорочки, пока она не сжала пальцы вокруг его напряженной плоти, так же, как это ранее делал он. Его дыхание стало резким и прерывистым, казалось, он задыхается, и Белль поняла - задавать вопросы сейчас было совершенно бесполезно. Вместо этого она поцеловала мужа, чувствуя, как его стон вибрирует на ее губах, когда он направил ее руку, чуть сдвигая сжатый кулачок вверх. Кожа члена смещалась относительно твердой сердцевины, чем-то это напоминало скольжение шелка по коже Белль, и ее действия, кажется, доставляли ему не мало удовольствия.
Рука, направляющая ее, дрожала, при этом сам он с трудом переводил дыхание, будучи не в состоянии даже ответить на поцелуй. Его другая рука с трудом нашла ее грудь и сжала. Белль мягко погладила его по волосам, ожидая от него намека на то, что ей следует делать дальше. Ей казалось, что она сделала что-то неправильное, что-то не то, ведь он так трясся и стонал, словно ему было больно. С другой стороны, если Румпельштильцхен пролил свое семя, разве не значит это, что он определенно получил удовольствие от ее действий? Стремление к собственному наслаждению отступило под натиском его жажды и необходимости, но когда он, наконец, разжал железную хватку на ее руке, мягкое и беззащитное выражение на его лице вновь распалило ее желание. Как и тогда, на кухне, его удовольствие смыло с лица всю жестокость и намеки на грубость, оставив лишь расслабленные черты, отяжелевшие веки и приоткрытые губы, сквозь которые вырывалось неровное дыхание. - Я сделала все правильно? - спросила она, потому что никогда не слышала ни о чем подобном раньше, и правда не знала, достигли ли они верного результата или нет. Белль нежно погладила его по щеке, убирая упавшую на лицо прядь, и, как в их первую брачную ночь, Румпельштильцхен мягко поцеловал ее в центр ладони, словно выражая тем самым безграничную благодарность. Белый шелк рубашки облегал его спереди там, где ткань была влажной, и Белль виновато взглянула на собственную руку. Они испачкали постельное белье и свои ночные рубашки, но он и раньше говорил, что это было грязным делом. Неужели он оставлял это в ней, когда они были вместе в их постели? Она догадалась, что Румпельштильцхен наблюдает за ней. Его веки все еще были тяжелыми и сонными, но во взгляд уже почти вернулась прежняя проницательность. Он откинулся на спинку кровати, выстраивая горку подушек позади себя, и поманил Белль к себе, чтобы она присоединилась к нему. - А как же твое удовольствие, дорогая? - он позволил ей самой устроиться и выбрать, куда лечь, и она вновь улеглась подле него, положив голову на его плечо, как на подушку. - Как доставить его тебе? - он укрыл их одеялом по пояс. Белль было интересно, почему она не ощущает холода, но позволила этой мысли уйти из головы также внезапно, как та появилась. Это не имело значения. Не сегодня. Не сейчас. - Утром? - ей было комфортно и уютно, а муж был сонным и довольным. - Мы должны поспать. Румпельштильцен что-то тихо пробурчал, и сонно уткнулся лицом ей в макушку. Это был даже и не поцелуй - кажется, он слишком устал даже для этого. - Утром, - невнятно согласился он, и уже очень скоро они оба погрузились в сон. |